ПЕРВАЯ В СВОЕМ РОДЕ.

 

На холотропное дыхание я потащилась не

из

праздного любопытства, а с тем, чтобы разобраться со своими детско-родительскими отношениями.

Дело в том, что я – недолюбленный

 

ребенок. Мама относилась ко мне крайне сурово, доброго слова я от нее не слышала, только попреки и недовольство, никогда я для нее хорошей не была. А отец меня вообще не замечал. Он выпить любил, и трезвым я его редко видела, а потом и вовсе умер. И теперь у меня никак не получается личную жизнь устроить. А всем известно, что если ребенок любви в детстве недополучил, во взрослой жизни с этим тоже сложности будут, потому что самооценка ниже плинтуса. Я столько психологических книг на эту тему перечитала – ужас просто! Сама уже могу консультации давать…

 

Ну так вот, отправилась я на холотроп. Насколько я знала, это такое особенное дыхание под музыку, которое вводит в особенное состояние, где можно получить ответы на все твои неразрешимые вопросы. А у меня с моей хронической недолюбленностью таких вопросов – воз и маленькая тележка, они-то и мешают мне жить счастливой и полноценной жизнью.

 

Все так и случилось, как я читала. Объяснили нам, что и как тут будет, разбили на пары (один дышит, другой помогает), включили музыку – и в добрый час. Улеглась я и стала старательно дышать. Сначала долго ничего не было. Пыхчу, как паровоз, аж живот заболел, слева и справа – такое же сопение, музыка грохочет, мне аж тошно стало. Думаю, и чего это я сюда приперлась? Так-то я и дома, на диване могу упражняться… Только пока я так думала, вдруг что-то изменилось, словно переключилось что-то в голове, и оказалась я в странном месте. Вроде как сон мне снится, только не совсем сон, потому что мозги работают и все наблюдают.

 

Вдруг передо мной возникает свет, а

из

него – женщина, немолодая уже, полноватая, в длинной юбке и белом чепце, приветливая такая, уютная, глаза добротой светятся.

 

- Здравствуй, детка, — говорит, — ждала я тебя! Добро пожаловать!

- Здравствуйте, а вы кто? – спрашиваю.

 

- А я – прародительница твоя, первая женщина твоего рода. Имя мое затерялось в веках а ты зови меня Матушкой.

- Вы – первая женщина моего рода? Это как же? Это же, наверное, давно было?

 

- Очень давно, — смеется она. – Да ты не считай века, ты спрашивай. Чего тебе надобно?

- Разобраться мне надобно. Проблемы у меня.

 

- Какие же, деточка?

- Я – недолюбленный ребенок, папа не замечал, мама шпыняла. И теперь не могу отношения построить, семью создать. И

о

себе я мнения крайне невысокого. Это потому что мама мне внушила, что я серость и никчемность. Я и решила, что я – последняя в крайнем ряду, дальше некуда.

 

- А сколько тебе лет, деточка?

- Тридцать на той неделе было. Молодость, можно сказать, уже прошла, а я все еще не разобралась со своим недолюбленным детством…

 

- А что ты уже сделала для того, чтобы разобраться?

- Ой, я много чего сделала. Книжек умных перечитала невероятное количество, к психологу ходила, тренинги посещала, родителей простить неоднократно пыталась, в общем, не сидела сложа рук.

 

- Родителей, говоришь, простить хотела… А за что?

- Ну как за что? За то, что любви недодали. А должны были!

 

- Вон оно что… А с чего ты взяла, что они тебе что-то задолжали?

- С чего? Да это же всем известно! Вон сколько уже про это написано! Что если родители своих детей любят, они вырастают полноценными и самодостаточными, в себя верят, будущего не боятся, и все у них в жизни складывается.

 

- Если бы… — говорит Матушка, и усмехнулась так невесело. – Знала бы, как ты ошибаешься! Иной раз и у любящих родителей такие детки вырастают, что слезы одни… Не в том дело. Я вот тебя спросить хочу: ты себя до сих пор маленькой считаешь?

- Да нет, мне рано повзрослеть пришлось. Выучилась, работать пошла, и живу отдельно. Самостоятельная я.

 

- Стало быть, родители тебя на свет произвели, выкормили, вырастили, выучили, на крыло поставили, а все еще чего-то должны остались?

- Я ж говорю, любви не было. Не хвалили, не ласкали, не поддерживали морально. Я до сих пор

из

-за этого страдаю!

 

- Страдалица, значит… А что ты

о

страданиях-то знаешь, деточка?

О

голоде,

о

войнах,

о

нищете,

о

потерях безвозвратных? Небось, только в книжках читала?

- Какие войны? И причем тут нищета?

 

- Смотри сюда, покажу тебе кое-что… Видишь? – и она достала откуда-то

из

складок одежды небольшой предмет. Я присмотрелась – это была шкатулка. Не особо красивая, простая, деревянная, потемневшая от времени, с какой-то незатейливой резьбой на крышке.

 

- Скажешь, неказистая на вид? А вот так? – и она подняла крышку шкатулки, а там… Оттуда такой несказанный свет хлынул, что я аж зажмурилась.

 

- Нравится?

- Да, очень… — я смотрела как завороженная, теперь шкатулка казалась мне невероятно прекрасной.

 

- Это не простая шкатулка, в ней хранится любовь нашего рода, — пояснила Матушка. – Стоит ее открыть – и она весь мир осветит и согреет. Я эту шкатулку своей любовью наполнила и дочери передала, а она – дальше по роду. Это наше родовое сокровище, неотчуждаемое наследство по женской линии.

 

- Но я никакой шкатулки не получала! – говорю я. – Да если бы я такое увидела, разве бы я забыла? Видать, затерялось наследство где-то в поколениях.

 

- Не может оно затеряться. Говорю же, неотчуждаемое оно. Только вот ее все время любовью полировать надо, тогда и вид у шкатулочки будет совсем другой. Заиграет, засияет, засветится!

 

- А кто же ее полировать должен?

- Тот, кто владеет ею сейчас, сию минуту. Кому она по роду досталась. Стало быть, сейчас ты и должна.

 

- Я должна??? Да я не против… Только откуда мне ее взять, если я сама ее в наследство не получила?

 

- Такого быть не может. Каждая девочка рода, появившись на свет, получает такую шкатулку. Она незримая, но вполне реальная. Только бывает так, что закрыта она на семь замков, да и свет в ней поиссяк, и задача женщины – открыть ее и добавить любви, чтобы передать своей дочери снова сияющей и наполненной.

 

- Это что же выходит? Что я наследство получила, но ничего

о

нем не знаю? Потому что шкатулка закрыта, да? Но тогда скажите, почему моя мама ее не открыла, не показала мне Свет Любви? Вы же сами говорите – у кого шкатулка, тот и должен это сделать!

 

- Не у всех на это сил хватает, — тихо сказала Матушка. – Глянь сюда, покажу тебе, что женщинам нашего рода перенести пришлось…

 

Я глянула – и обомлела. Она словно занавес откинула, и передо мной стали проноситься разные картины, как в кино, и в каждом эпизоде присутствовала шкатулка. Чего там только не мелькало! Война, беженцы, бабка шкатулку в лохмотья прячет, ими оборачивает, а у самой руки обмороженные, распухшие… А вот лесоповал, на ветру, под снегом, женщины в ватниках пилят сосны, все замученные, едва шевелятся, и шкатулка валяется в ледяной каше, раздавленная чьим-то сапогом… Вот молодая женщина – муж ее бьет, колотит, поносит на чем свет стоит, потом она, вся в слезах, на шкатулку, кровью запятнанную, амбарный замок прилаживает, а ключ потом – в глубокий колодец, только булькнуло… А вот вижу шкатулку в руках у девочки, замок по-прежнему висит, только, видать, много лет прошло, потому что ржавый уже, старый… Девочка пытается его сковырнуть, посмотреть, что там, в шкатулке, да ничего не получается, только палец порезала да ноготь сорвала. Тогда она ее бросает в угол, где всякий хлам пылится, и лежит шкатулка, только крови на ней добавилось. Вот мама моя – вся зажатая, озабоченная, замороженная будто, и глаза невеселые. Папу я тоже увидела, как холодно ему и неуютно, и он к бутылке тянется, чтобы забыться… И еще много чего я видела в этом «кино» — только вспоминать не хочется, уж очень грустно все это…

 

- Матушка, страшно-то как! – вырвалось у меня.

- Сама видишь – иная женщина такую судьбу проживает, что ей свою любовь не раскрывать, а прятать приходится. Кажется ей, что если она свою любовь надежно укроет да на семь замков запрет, то так лучше будет. Не так больно… Не все ведь ее принять и оценить умеют, любовь-то…

 

- Выходит, мама моя тоже не смогла шкатулку открыть? Наверное, она тоже любви в жизни недополучила, потому и мне ничего не передала…

- Вот именно, — кивает Матушка. – И я спросить тебя хочу. Тебе вот тридцать уже, а ты все еще веришь в мамины слова

о

том, что ты «серость и никчемность» и «последняя в крайнем ряду»?

 

- Выходит, так. Поверила я в это. Да и кому же верить, как не маме?

- А что ты за это время сделала, чтобы другой стать?

 

- Да я всю жизнь старалась ей доказать, что я другая! – пожаловалась я. – И дома, и в учебе, и на работе вообще все делаю на «пять с плюсом». Я всю жизнь

из

кожи вон лезу, чтобы доказать свое право на существование! И получить причитающуюся мне любовь!

 

- А зачем? Если ты появилась в этом мире, то твое право на существование бесспорно. То, что ты не серость и никчемность, уже давно всем понятно. Ты уже всем все доказала! А любовь… Она в этой шкатулке, которая по праву рождения твоя. Осталось только открыть ее, и Свет Любви хлынет в твою жизнь, осветит ее, согреет, еще и другим достанется.

 

- А как это сделать? Как мне шкатулку открыть?

- Есть к ней ключ, называется он «сочувствие». Когда ты перестанешь предков своих осуждать, что любви тебе недодали, а от всей души посочувствуешь им, что они сами ею обделены были, вот тогда и откроется шкатулка, и разольется Свет Любви.

 

- Сочувствие, говорите… А мне кто посочувствует? Кто меня пожалеет?

- Знаешь, пока ты будешь ждать жалости да сочувствия, не открыть тебе шкатулку. Разве ты дитя малое, чтобы сироткой прикидываться? Взрослый человек, владелица родового наследства. Пора бы тебе самой Свет Любви в себе открыть.

 

- Но мама…

- Мама твоя такая, какая есть, так уж жизнь ее сложилась. А ты так и будешь до пенсии чудес ждать, пока она изменится? Так может, этого никогда и не случится. Смотри, так и жизнь мимо пройдет… Давай-ка, решай прямо сейчас – берешь шкатулку или нет? А то мне пора…

И она действительно начала таять, исчезать.

 

- Беру! – закричала я. – Беру наследство!

- Ты будешь первой, кто возродит Свет Любви в твоем роде. Я была первой – и ты будешь первой. Первой по-настоящему счастливой за долгие годы, девочка, запомни это! – донеслось до меня

из

сияющей дымки.

 

Я ощутила, что шкатулка непостижимым образом оказалась в моих руках. Я ее как наяву чувствовала – теплую, угловатую, тяжеленькую. И вдруг такая музыка заиграла чудесная, что я заплакала. Я испытала его, это самое сочувствие… Словно на себе ощутила все то, что пережили женщины моего рода. Такая тяжесть на меня навалилась, что я просто взвыла! Я рыдала, как никогда в жизни, и со слезами

из

меня вышли все обиды, все претензии, все горе от непонимания и не-любви…

А потом я «выплыла»

из

своего сна-не сна, выплыла и очутилась в зале, где и начинала дышать, а надо мной склонилось обеспокоенное лицо моей напарницы.

 

- Ну ты и ревела, — проговорила она. – Думала, все тут зальешь… А что с руками?

Я взглянула – руки были сложены так, будто я все еще держала в них шкатулку. И на ощупь – словно она все еще там была.

- Наследство получила, — сказала я. – Неотчуждаемое…

 

Вот так я подышала на холотропе… Прошло совсем немного времени, но я чувствую себя совершенно другой. Не знаю, как это получилось, но теперь я все время ощущаю присутствие той шкатулки, что Матушка мне отдала. И слова ее помню – «ты будешь первой женщиной рода, по-настоящему счастливой». И я в это верю. Ну и что, что я в детстве что-то там недополучила? Мама – это мама, а я – это я. И я хочу передать родовую шкатулку своей дочери (а она у меня обязательно будет!), да не пустую, а наполненную Светом Любви. А кто же ее наполнит, если не я?

 

Автор: ЭльфикаПЕРВАЯ В СВОЕМ РОДЕ.

 

На холотропное дыхание я потащилась не

из

праздного любопытства, а с тем, чтобы разобраться со своими детско-родительскими отношениями.

 

Дело в том, что я – недолюбленный ребенок. Мама относилась ко мне крайне сурово, доброго слова я от нее не слышала, только попреки и недовольство, никогда я для нее хорошей не была. А отец меня вообще не замечал. Он выпить любил, и трезвым я его редко видела, а потом и вовсе умер. И теперь у меня никак не получается личную жизнь устроить. А всем известно, что если ребенок любви в детстве недополучил, во взрослой жизни с этим тоже сложности будут, потому что самооценка ниже плинтуса. Я столько психологических книг на эту тему перечитала – ужас просто! Сама уже могу консультации давать…

 

Ну так вот, отправилась я на холотроп. Насколько я знала, это такое особенное дыхание под музыку, которое вводит в особенное состояние, где можно получить ответы на все твои неразрешимые вопросы. А у меня с моей хронической недолюбленностью таких вопросов – воз и маленькая тележка, они-то и мешают мне жить счастливой и полноценной жизнью.

 

Все так и случилось, как я читала. Объяснили нам, что и как тут будет, разбили на пары (один дышит, другой помогает), включили музыку – и в добрый час. Улеглась я и стала старательно дышать. Сначала долго ничего не было. Пыхчу, как паровоз, аж живот заболел, слева и справа – такое же сопение, музыка грохочет, мне аж тошно стало. Думаю, и чего это я сюда приперлась? Так-то я и дома, на диване могу упражняться… Только пока я так думала, вдруг что-то изменилось, словно переключилось что-то в голове, и оказалась я в странном месте. Вроде как сон мне снится, только не совсем сон, потому что мозги работают и все наблюдают.

 

Вдруг передо мной возникает свет, а

из

него – женщина, немолодая уже, полноватая, в длинной юбке и белом чепце, приветливая такая, уютная, глаза добротой светятся.

 

- Здравствуй, детка, — говорит, — ждала я тебя! Добро пожаловать!

- Здравствуйте, а вы кто? – спрашиваю.

 

- А я – прародительница твоя, первая женщина твоего рода. Имя мое затерялось в веках а ты зови меня Матушкой.

- Вы – первая женщина моего рода? Это как же? Это же, наверное, давно было?

 

- Очень давно, — смеется она. – Да ты не считай века, ты спрашивай. Чего тебе надобно?

- Разобраться мне надобно. Проблемы у меня.

 

- Какие же, деточка?

- Я – недолюбленный ребенок, папа не замечал, мама шпыняла. И теперь не могу отношения построить, семью создать. И

о

себе я мнения крайне невысокого. Это потому что мама мне внушила, что я серость и никчемность. Я и решила, что я – последняя в крайнем ряду, дальше некуда.

 

- А сколько тебе лет, деточка?

- Тридцать на той неделе было. Молодость, можно сказать, уже прошла, а я все еще не разобралась со своим недолюбленным детством…

 

- А что ты уже сделала для того, чтобы разобраться?

- Ой, я много чего сделала. Книжек умных перечитала невероятное количество, к психологу ходила, тренинги посещала, родителей простить неоднократно пыталась, в общем, не сидела сложа рук.

 

- Родителей, говоришь, простить хотела… А за что?

- Ну как за что? За то, что любви недодали. А должны были!

 

- Вон оно что… А с чего ты взяла, что они тебе что-то задолжали?

- С чего? Да это же всем известно! Вон сколько уже про это написано! Что если родители своих детей любят, они вырастают полноценными и самодостаточными, в себя верят, будущего не боятся, и все у них в жизни складывается.

 

- Если бы… — говорит Матушка, и усмехнулась так невесело. – Знала бы, как ты ошибаешься! Иной раз и у любящих родителей такие детки вырастают, что слезы одни… Не в том дело. Я вот тебя спросить хочу: ты себя до сих пор маленькой считаешь?

- Да нет, мне рано повзрослеть пришлось. Выучилась, работать пошла, и живу отдельно. Самостоятельная я.

 

- Стало быть, родители тебя на свет произвели, выкормили, вырастили, выучили, на крыло поставили, а все еще чего-то должны остались?

- Я ж говорю, любви не было. Не хвалили, не ласкали, не поддерживали морально. Я до сих пор

из

-за этого страдаю!

 

- Страдалица, значит… А что ты

о

страданиях-то знаешь, деточка?

О

голоде,

о

войнах,

о

нищете,

о

потерях безвозвратных? Небось, только в книжках читала?

- Какие войны? И причем тут нищета?

 

- Смотри сюда, покажу тебе кое-что… Видишь? – и она достала откуда-то

из

складок одежды небольшой предмет. Я присмотрелась – это была шкатулка. Не особо красивая, простая, деревянная, потемневшая от времени, с какой-то незатейливой резьбой на крышке.

 

- Скажешь, неказистая на вид? А вот так? – и она подняла крышку шкатулки, а там… Оттуда такой несказанный свет хлынул, что я аж зажмурилась.

 

- Нравится?

- Да, очень… — я смотрела как завороженная, теперь шкатулка казалась мне невероятно прекрасной.

 

- Это не простая шкатулка, в ней хранится любовь нашего рода, — пояснила Матушка. – Стоит ее открыть – и она весь мир осветит и согреет. Я эту шкатулку своей любовью наполнила и дочери передала, а она – дальше по роду. Это наше родовое сокровище, неотчуждаемое наследство по женской линии.

 

- Но я никакой шкатулки не получала! – говорю я. – Да если бы я такое увидела, разве бы я забыла? Видать, затерялось наследство где-то в поколениях.

 

- Не может оно затеряться. Говорю же, неотчуждаемое оно. Только вот ее все время любовью полировать надо, тогда и вид у шкатулочки будет совсем другой. Заиграет, засияет, засветится!

 

- А кто же ее полировать должен?

- Тот, кто владеет ею сейчас, сию минуту. Кому она по роду досталась. Стало быть, сейчас ты и должна.

 

- Я должна??? Да я не против… Только откуда мне ее взять, если я сама ее в наследство не получила?

 

- Такого быть не может. Каждая девочка рода, появившись на свет, получает такую шкатулку. Она незримая, но вполне реальная. Только бывает так, что закрыта она на семь замков, да и свет в ней поиссяк, и задача женщины – открыть ее и добавить любви, чтобы передать своей дочери снова сияющей и наполненной.

 

- Это что же выходит? Что я наследство получила, но ничего

о

нем не знаю? Потому что шкатулка закрыта, да? Но тогда скажите, почему моя мама ее не открыла, не показала мне Свет Любви? Вы же сами говорите – у кого шкатулка, тот и должен это сделать!

 

- Не у всех на это сил хватает, — тихо сказала Матушка. – Глянь сюда, покажу тебе, что женщинам нашего рода перенести пришлось…

 

Я глянула – и обомлела. Она словно занавес откинула, и передо мной стали проноситься разные картины, как в кино, и в каждом эпизоде присутствовала шкатулка. Чего там только не мелькало! Война, беженцы, бабка шкатулку в лохмотья прячет, ими оборачивает, а у самой руки обмороженные, распухшие… А вот лесоповал, на ветру, под снегом, женщины в ватниках пилят сосны, все замученные, едва шевелятся, и шкатулка валяется в ледяной каше, раздавленная чьим-то сапогом… Вот молодая женщина – муж ее бьет, колотит, поносит на чем свет стоит, потом она, вся в слезах, на шкатулку, кровью запятнанную, амбарный замок прилаживает, а ключ потом – в глубокий колодец, только булькнуло… А вот вижу шкатулку в руках у девочки, замок по-прежнему висит, только, видать, много лет прошло, потому что ржавый уже, старый… Девочка пытается его сковырнуть, посмотреть, что там, в шкатулке, да ничего не получается, только палец порезала да ноготь сорвала. Тогда она ее бросает в угол, где всякий хлам пылится, и лежит шкатулка, только крови на ней добавилось. Вот мама моя – вся зажатая, озабоченная, замороженная будто, и глаза невеселые. Папу я тоже увидела, как холодно ему и неуютно, и он к бутылке тянется, чтобы забыться… И еще много чего я видела в этом «кино» — только вспоминать не хочется, уж очень грустно все это…

 

- Матушка, страшно-то как! – вырвалось у меня.

- Сама видишь – иная женщина такую судьбу проживает, что ей свою любовь не раскрывать, а прятать приходится. Кажется ей, что если она свою любовь надежно укроет да на семь замков запрет, то так лучше будет. Не так больно… Не все ведь ее принять и оценить умеют, любовь-то…

 

- Выходит, мама моя тоже не смогла шкатулку открыть? Наверное, она тоже любви в жизни недополучила, потому и мне ничего не передала…

- Вот именно, — кивает Матушка. – И я спросить тебя хочу. Тебе вот тридцать уже, а ты все еще веришь в мамины слова

о

том, что ты «серость и никчемность» и «последняя в крайнем ряду»?

 

- Выходит, так. Поверила я в это. Да и кому же верить, как не маме?

- А что ты за это время сделала, чтобы другой стать?

 

- Да я всю жизнь старалась ей доказать, что я другая! – пожаловалась я. – И дома, и в учебе, и на работе вообще все делаю на «пять с плюсом». Я всю жизнь

из

кожи вон лезу, чтобы доказать свое право на существование! И получить причитающуюся мне любовь!

 

- А зачем? Если ты появилась в этом мире, то твое право на существование бесспорно. То, что ты не серость и никчемность, уже давно всем понятно. Ты уже всем все доказала! А любовь… Она в этой шкатулке, которая по праву рождения твоя. Осталось только открыть ее, и Свет Любви хлынет в твою жизнь, осветит ее, согреет, еще и другим достанется.

 

- А как это сделать? Как мне шкатулку открыть?

- Есть к ней ключ, называется он «сочувствие». Когда ты перестанешь предков своих осуждать, что любви тебе недодали, а от всей души посочувствуешь им, что они сами ею обделены были, вот тогда и откроется шкатулка, и разольется Свет Любви.

 

- Сочувствие, говорите… А мне кто посочувствует? Кто меня пожалеет?

- Знаешь, пока ты будешь ждать жалости да сочувствия, не открыть тебе шкатулку. Разве ты дитя малое, чтобы сироткой прикидываться? Взрослый человек, владелица родового наследства. Пора бы тебе самой Свет Любви в себе открыть.

 

- Но мама…

- Мама твоя такая, какая есть, так уж жизнь ее сложилась. А ты так и будешь до пенсии чудес ждать, пока она изменится? Так может, этого никогда и не случится. Смотри, так и жизнь мимо пройдет… Давай-ка, решай прямо сейчас – берешь шкатулку или нет? А то мне пора…

И она действительно начала таять, исчезать.

 

- Беру! – закричала я. – Беру наследство!

- Ты будешь первой, кто возродит Свет Любви в твоем роде. Я была первой – и ты будешь первой. Первой по-настоящему счастливой за долгие годы, девочка, запомни это! – донеслось до меня

из

сияющей дымки.

 

Я ощутила, что шкатулка непостижимым образом оказалась в моих руках. Я ее как наяву чувствовала – теплую, угловатую, тяжеленькую. И вдруг такая музыка заиграла чудесная, что я заплакала. Я испытала его, это самое сочувствие… Словно на себе ощутила все то, что пережили женщины моего рода. Такая тяжесть на меня навалилась, что я просто взвыла! Я рыдала, как никогда в жизни, и со слезами

из

меня вышли все обиды, все претензии, все горе от непонимания и не-любви…

А потом я «выплыла»

из

своего сна-не сна, выплыла и очутилась в зале, где и начинала дышать, а надо мной склонилось обеспокоенное лицо моей напарницы.

 

- Ну ты и ревела, — проговорила она. – Думала, все тут зальешь… А что с руками?

Я взглянула – руки были сложены так, будто я все еще держала в них шкатулку. И на ощупь – словно она все еще там была.

- Наследство получила, — сказала я. – Неотчуждаемое…

 

Вот так я подышала на холотропе… Прошло совсем немного времени, но я чувствую себя совершенно другой. Не знаю, как это получилось, но теперь я все время ощущаю присутствие той шкатулки, что Матушка мне отдала. И слова ее помню – «ты будешь первой женщиной рода, по-настоящему счастливой». И я в это верю. Ну и что, что я в детстве что-то там недополучила? Мама – это мама, а я – это я. И я хочу передать родовую шкатулку своей дочери (а она у меня обязательно будет!), да не пустую, а наполненную Светом Любви. А кто же ее наполнит, если не я?

 

Автор: Эльфика