Глава 20.

16 недель. Попытки выхода из тени.

Катя вспоминала эту фразу про свадьбу, добросовестно прижимая слюноотсос к челюсти напряжённого, как струна, мужичка в стоматологическом кресле, пока Тамара Ивановна чистила полость его многострадального 24-го.

Непонятная эта Tequila, всё таки. Судя по Катиному опыту чтения предыдущих темок, малолетки, заигравшиеся в «дочки-матери», обычно склонны впадать в одну из двух крайностей. Одни живут, будто беременности и детей не существует, как глобальной вещи в их жизни, мол, «пройдёт», и жизнь станет прежней, из кожи вон лезут, чтоб подруги её видели, что она не изменилась, что фигурку в роддоме себе вернула и там же в джинсы в облипку вщемилась «без проблем», что во всех угарах принимает участие, а ребёнок у неё ничему не помеха и вообще «а был ли мальчик», бабули смотрят дитёныша сами, чтоб мамочка преждевременная доучилась, догулялась, не притомилась. А вторая крайность – малолетки пытаются стать идеальными мамами, как бы «выучить алгебру на отлично», всё сделать на лучшем уровне: выносить, родить, воспитать, обучить, нигде не ошибиться, ко всему подготовиться, прочитать, мол пусть все видят, как я тут справляюсь. И в этом горячо читается всё та же детская утопичность. А у Tequila пока не видно ни того, ни другого. Только необъяснимое для Кати бесстрашие азартно дышало почти из каждого комментария, и это было так иначе, так притягательно, что каждый раз невольно заставляло Катю и улыбаться и восхищаться и недоумевать. Вот как с этим сообщением о свадьбе. Почему она не боится, что сглазят, позавидуют её такому лёгкому, раннему, незаработанному счастью? Почему пишет об этом даже до самого события? Здесь не знаешь, когда и как на работе сообщить о беременности, хотя уже и можно было бы. Вроде как лучше самой сказать, до того как все приглядываться начнут, предполагать и рассматривать район живота. Катя опять ощутила ком волнения прокатившийся от горла вниз и заставивший мгновенно похолодеть ступни: так далеко она ещё ни разу в жизни не заходила – 16 недель! Когда после пяти минут 12-недельного узи ей протянули листик и равнодушно предложили позвать следующего, она даже забыла как дышать, стояла в коридоре, прислонившись к стене и, ничего не видя, смотрела на трясущийся в пальцах листок бумаги. В коридоре все были с мужьями и кто-то из них пытался предложить ей сесть, но она только качала головой и изо всех сил пыталась осознать себя в пространстве. Какой-то взволнованный женский голос сбоку прошептал «Наверное, что-то плохое увидели...». И от этих еле слышных слов в неё разом хлынула энергия и захотелось бегать и трясти их всех за плечи, и кричать во весь голос, что ей как раз ничего не сказали, что у неё всё в норме. Какое же это счастье, когда в норме!

- Катенька! Катенька! Вы опять меня не слышите. Я говорю, мягонький кетак, пожалуйста, - Тамара Ивановна строго смотрела на неё через прозрачный шлем, как обычно умудряясь передать всю силу своего неодобрения, не организовав на лице ни одной морщинки.

Катя изо всех сил вернула себя в реальность их кабинета, со всеми уже привычными запахами, звуками и слегка расслабившимся в кресле мужичком в синих мокасинах. Она продолжала автоматически работать, стараясь сосредоточиться на своих действиях, не думать о способах признания, выборе момента и реакции окружающих: а вдруг начнут поздравлять или расспрашивать – что делать, как реагировать. Когда вышла их последняя пациентка, Катя так и осталась не готова к разговору, только измучила себя, роняла инструмент, не справлялась со включением стерилизатора. Тамара Ивановна дописала карточку и повернулась к ней всё с тем же неуловимым по очевидной мимике неодобрением на лице.

- Катенька, присядьте, пожалуйста, я бы хотела с Вами поговорить.

«Господи, сама догадалось!» - испуганным зайцем метнулась первая мысль и Катя села на свой привычный ассистентский стульчик.

- Катя, я работаю с Вами почти год и старалась учитывать особенности Вашего темперамента в надежде на положительные изменения и улучшение ситуации по мере прихода опыта. Однако, последнее время я просто опускаю руки: Вы совсем неспособны сосредоточиться. Я думала, что у Вас какие-нибудь семейные проблемы, ждала, сколько могла, но сейчас вижу только усугубление ситуации. Так что, извините, но я с Вами больше работать не могу.

- Меня переведут к кому-то другому? – машинально спросила Катя, внутренне почему-то занятая только радостной мыслью, о том, что Тамара Ивановна не догадалась.

- К сожалению, все, с кем Вы работали на подмене, тоже не жаждут Вас в ассистенты. Поэтому, боюсь, Вам надо искать другую работу, - помолчав и внимательно повглядывавшись в застывшее Катино лицо, Тамара Ивановна резко выдохнула через чуть приоткрытые губы и собрав аж три морщинки на безупречном лбу, добавила. – Катя, если Вы меня не поняли, то Вас увольняют. Как раз заканчивается месяц и на следующей неделе Вы можете подойти за расчётным.

- А завтра на работу приходить? – Катя кожей чувствовала, как она бесит Тамару Ивановну, но ничего поделать с собой и своими реакциями не могла.

- Вы можете доработать этот месяц! – Тамара Ивановна шариковой ручкой постучала по календарю фирмы поставляющей им оборудование, и, набрав воздуха, словно для совсем тупых почти слогам произнесла. – Ещё четыре дня.

«Зато теперь никому ничего объяснять не придётся!» - была первая её мысль, когда она вышла на улицу и под легко моросящим летним дождём побрела к остановке. В гастрономе возле дома купила апельсин. Благо Январики единогласно постановили, что поливитамины если не вредны, то бесполезны и теперь можно с чистой совестью на них деньги не тратить. А апельсин был выбран, поскольку витамин С способствует всасываемости всего остального. А чего собственно остального? Варить опять макароны не хотелось, мяса дома не было и Катя, поколебавшись, купила сосисок. До двери квартиры она добралась уже неуверенная, что будет усваивать эти самые сосиски с помощью апельсина, - так сильно хотелось спать. Но планы судьбы на её счёт в этот день явно были куда более социально-ориентированными: дома обнаружилась мама. Уже открывая дверь, Катя подобралась и попыталась пригладить волосы и так стянутые в надёжный хвост. Мама приезжала к ней редко, а когда после Катиного разрыва с мужем они крепко поругались по телефону, то и вовсе не показывалась целых два месяца, но чувство, которое всегда сопровождало Катю при мамином появлении угнездилось в ней неудобным комком сразу же как родное, как и не расставались. Из кухни пахло котлетами и варёной картошкой, но этот домашний и заботливый запах не заглушал преобладающее над всем прочим ощущение экзаменуемого неизменно получающего своё «неудовлетворительно».

Мама вышла в коридор с замызганным кухонным полотеничком в руках и коротко клюнула Катю в щёку поцелуем.

- Иди руки мой, я тебе накладываю, - рапортовала она, снова скрываясь на кухне.

- Мам, а ты чего приехала? - крикнула Катя из ванной, повернувшись к окошечку из её допотопного санузла на кухню.

- Поговорить, - крикнула в ответ мама, отчего у Кати неуютный внутренний комок стал ещё более угловатым и захотелось сглотнуть.

Она устроилась за столом, успев поймать мамин оценивающий взгляд, и накинулась на еду.

- Катерина, я тут много думала дома и решила, что мой долг – с тобой поговорить, а там уж ты сама решай как хочешь, - мама не стала дожидаться пока Катя дожуёт даже первую котлету. – Короче, тебе надо помириться со Стасом. Если хочешь, я сама подъеду с ним поговорить. Ты уже взрослая женщина и должна адекватно себя оценивать и понимать чего ты стоишь. Кому ты сейчас будешь нужна кроме него? И хозяйка ты никакущая – вон ни порядка, ни уюта в доме! Если б мне в своё время родители квартиру обеспечили, то я б уже её как гнёздышко обставила, пылинки б сдувала, стёкла б надраивала. Тебе от бабушки просто так досталось жильё в таком молодом возрасте, а ты развела тут бардак какой-то! И сама опять же! Сколько я тебе говорила, что женщина обязана быть ухоженной! Какому такому мужику приятна жена вечно без причёски, не подкрашенная, в шмотках этих непонятных? А ты вон ещё и раздалась последнее время. Запустила себя, совсем запустила. Замуж выйти мало – мужа удержать ещё надо! Ты без Стаса пропадёшь. Понимаешь? А кому ты другому ещё нужна будешь? Он уже хоть все твои недостатки изучил, знает с кем живёт.

Мама перевела дух. Катя молча ела, не поднимая глаз от тарелки. Это всё было правдой. И пусть у мамы, которая растила её одна, моральных аргументов упрекать её в упущенном муже было мало, но говорила она всё верно. Кате очень хотелось поспорить. Очень. Хотя бы с тем, что она раздалась не от неумения следить за фигурой, а по более интересной причине. Но вместо сообщения маме о беременности, о которой она уже собиралась рассказать ей последние несколько недель, Катя, собирая вилкой остатки картошки, выдала:

- Мама, у меня просто неприятности. Меня уволили сегодня, - и замолчала. Конечно, она всё равно ждала. Знала, что так не бывает, не будет никогда, не те у них отношения. И всё равно ждала. Объятий, невнятных ахов и охов и «девочка ты моя!», а ещё чтоб мама потом ругала её обидчиков и говорила, что «они ещё пожалеют» и строила бы с ней вместе какие-нибудь утопические планы по трудоустройству и осталась ночевать, и ночью, думая, что Катя спит, гладила б по волосам.

Но всё было, разумеется, как обычно: мама сдавленно вскрикнула, отложив тряпку на знавшую лучшие времена столешницу, трагически свела брови и спросила отстраненно:

- Что уже ты там такое натворила?

- Ничего. Это просто сокращение.

- А почему тебя? Остальные что все заранее знали? Подсуетились? Так, Катерина, давай-ка сейчас же звони Стасу. Что ж это твориться такое! Мужа нет, работы нет. Как ты себе думаешь жить?

- Устроюсь куда-нибудь ещё. Мам, ты не переживай. Спасибо, что наготовила, убрала тут, - Катя поднялась, стараясь не столкнуться с мамой на крохотной шестиметровой кухне. – Я сегодня лягу пораньше. Устала.

- Я сама ему позвоню! Не для того он у нас тут жил на всём готовом, за жильё не платил никому, прописку минскую заполучил, а как кредит брал, квартиру купил кому? Мать он свою в Минск перетащил! Воспользовался он тобой, дорогая моя! Поматросил лучшие годы и бросил. Хорошо хоть детей не было! Катя, куда ты ушла? – мама была непоследовательна как всегда – ну куда могла уйти Катя в однокомнатной хрущёвке? И если мужа надо удерживать, то зачем удерживать описанного мамой же расчётливого подлеца?

- Я здесь, мам. Я буду ложиться. Ты у меня останешься? – Кате уже очень хотелось, чтоб она ушла.

- К себе поеду – у тебя тут такая грязь, что находиться противно, а в комнате я убрать не успеваю уже. Катерина, иди завтра просись тебя оставить! Может там денег предложи уменьшить и работать по неудобному графику за других. А что делать? Ты молодая, бездетная. Где ты сейчас работу найдёшь? Кризис в стране! Всё, поехала я. И Стасу позвони – нечего гордыню тут демонстрировать, не та ситуация, - и мама, клюнув Катю в щёку на прощание, захлопнула дверь.

Катя постояла в прихожей, где ещё пахло мамиными духами, и стоял у стены пакет с мусором, который мама набрала в процессе уборки кухни, и поплелась в комнату. Постель она по утрам не убирала, поэтому быстро разделась, натянула застиранную майку, в которой обычно спала, и нырнула под одеяло. Но мысли кружились в голове, выметая сон, они были обрывочные, суетливые эти мысли о работе, о Стасе, о ребёнке, о будущем, грустные, толкающиеся о неизбежные предположения о маминой правоте. После полуночи измотанная Катя включила торшер, села в подушках и загрузила форум. Всегда, когда открывались её Январики, у неё в голове звучала фраза из песни, услышанной ещё весной в маршрутке: «Можно пальчиком потрогать самый краешек мечты...». Может зарегистрироваться наконец? Признаться хоть здесь в том, что я есть, что я тоже буду мамой? Катя сонно поморгала и взялась читать последние странички. Встречу назначили в «Оливо» - буквально через квартал от Катиного дома. Может сходить? Она зачем-то переписала себе в мобильник телефон Венеры для связи, вдруг кто будет опаздывать или не найдётся. Так и записала «Венера Январики». Прочла, что БритваОкксама не сможет, хотя на предыдущую дату могла, потому что завтра улетает вместе со своей мамой в отпуск на Лаго ди Тенно. И это короткое, невинное сообщение неожиданно сковырнуло в ней корочку, потихоньку затягивающую обиды сегодняшнего дня, и Катя, отпихнув планшет, горько расплакалась лицом в подушку.

Автор - Lemming (С. Галицкая)