Глава 26.

22 недели. Дачники

АннаВанна: «Девочки, наступает осень, кто как думает защищаться от инфекций в холодный период?»

Джамбо: « Я думала об этом. Может сверх обычной оксолинки ничего и не надо? Ещё советуют после похода в общественные места мыть нос, рот, а не только руки, мыльным раствором. И нос дополнительно ещё прополаскивать. Это основные ворота инфекции»

ВИС: «Основные ворота инфекции – это ваши страхи»

Джамбо: «ВИС, я вас умоляю!.. Девочки, переменю тему: я подозреваю, что буду единственной, кто до последнего ничего покупать не будет, но я хочу всё присмотреть и чтоб муж потом одним махом всё купил. Может вы будете хвастаться, кто где что нашёл? Например, вот в чём выписываться? Малышу нужен тёплый конверт или что?»

Рио: «Я куплю конвертик, в котором потом гулять будем. В нём и выпишимся. Рюши меня пугают. Коляски с такими кружевами торчащими вообще гробик на колёсиках, извините, напоминают.»

Чучка: «Меня будут из роддома встречать с лимузином, шариками и все родственники, очень парадно обязательно. И если я в обычном одеяльце ребёночка вынесу, меня просто не поймут.»

Whiterose: «Джамбо, ты совсем-совсем ничего не купишь? Это же настолько логистически сложная задача потом для мужа будет, что я б точно не доверила. А ты другие приметы тоже соблюдаешь? Ну, к примеру, не стричься, не переступать провода?»

Lena11: «Девочки, вы приметы так запросто не отбрасывайте. Их народ не зря веками формировал. У всех их наверняка есть основания. Я вот в магазин сегодня не зашла: там шлаг какой-то на входе лежал и не обойти было. Может кому и глупо, а я не жалею. А про волосы говорят, что примета оправдана тем, что как подстрижёшь, то они ж быстрее расти начинают, а на это лишний кальций идёт и у малыша кальция не хватать будет. Вот!»

Tequila: «Lena11, с кальцием жжёшь! Подмышки по этой причине тоже брить не стоит?»

Венера: «Попробую по порядку. Холодов и болезней с ними связанных я не настолько боюсь, чтоб мазаться оксолинкой, кстати, совершенно бесполезной – чистое плацебо. Тогда уж лучше маслом чайного дерева опрыскивать шарф, одежду. По поводу примет: я не верю и не сбудется. Этот как тут на днях кому-то Актовегин назначали... Я считаю так - веришь, что поможет - пей, не веришь - не пей. Джамбо, ты всё таки послушай себя, что за клин у тебя с этими приметами, а то потом начинают такие мамочки своими трусами ребёнка по часовой стрелке обтирать при малейших непонятках в поведении. С конвертами на выписку мне в этот раз морочиться не придётся, но если б пришлось, то выписывалась бы в тёплом по погоде и в слингокуртке, а всякие кружева – это вообще неестественно для малыша. За что ж его мучать в первые дни?»

Оля вздохнула, подумала, не допечатать ли про высаживание в продолжение начатой вчера дискуссии о первых днях с ребёнком, но потом решила, чтоб это уже будет лишнее. Людей всегда лучше готовить к переменам в мировоззрении постепенно, даже если это самые естественные и природные идеи. Она посмотрела в выходящее на южную сторону окно на горы земли, кучу тротуарной плитки и сидящих на этой куче мужа и Анну в позе погонщиков слонов, и досадливо провела ладонью по лбу. Лето с деревне оказалось совсем не тем, чем представлялось из зимы. Естественным виделось разравнивание участка после завершения отмостки, потом спонтанное устройство нескольких буквально грядочек с зеленью, Анна с леечкой, клубника, домашнее мороженое, мытьё в солнечный день окон, покраска стен со смеющимся мужем в мансарде и августовский салат с помидорчиками и огурчиками, купленными на дачном мини-рыночке возле электрички. Это казалось по-настоящему естественным и достижимым. Получился, однако, только смеющийся муж. Но это у неё ещё 4 года назад и так получилось: Андрей по складу своего характера был совершенно естественным хохотуном, тем редким человеком, который абсолютно искренне, без малейшего надрыва находит в каждой жизненной ситуации хоть что-то забавное, а чаще и уморительно смешное. Что же касается остальных планов, то до них было как до Луны, а запланированный окончательный перезд в дом к Новому году и родам и вовсе оказался за пределами галактики. И надо было честно признаться, что причиной тому была исключительно она сама, но это признание повлекло б за собой и провал такого прекрасного и глубокого этапа самосовершенствования, что Оля намеренно не давала себе возможности анализировать ситуацию разумом, загоняя процесс в призрачные области интуиции. Работы по дому не велись с мая, поскольку именно в мае Оля погрузилась в чтение широкого пласта интернетовской информации, зовущей каждую женщину к глубинной женственности, путём снижения активности, повышения доверия к мужу, концентрации на чувствах, а не на деятельности и наконец ношения платьев, бусиков, красивых туфель. Информация улеглась в олином сознании так легко, ощущалась такой правильной и весомой, что олина деятельная натура сразу же потребовала конкретных шагов к счастливой и естественной женственности и самым решительным из них стал шаг радикального доверия к Андрею: впервые с начала стройки Оля отступила назад и внутренне зажмурившись сказала, что следующий этап – отмостка, и он может делать её как хочет и когда хочет. Андрей сначала традиционно долго смеялся и хохмил на предложенную тему, но Оля была тверда в своём доверии, и он в конце концов понял, что жена с азартом и восторгом руководившая стройкой до последнего времени, в самом деле решила сбросить этот груз. Он обвинил во всём её беременное состояние, которое, как известно, способствует неоднозначным и немотивированным поступкам и, возможно, она просто устала от всей этой нагрузки, но понимание это никак не помогло ему взяться за продолжение строительного марафона. «Что ж эта естественность порой так неестественно тяжело достигается-то?!» - злилась Оля теперь в последнее воскресенье августа, раздражённо глядя на неизменную с мая кучу закупленной ещё ею самой же тротуарки и повязанные аниными платочками покосившиеся колышки, размечавшие примерную ширину отмостки. Она утешала себя, что не всё сразу, что возможно она просто ещё не полностью доверяет, что надо дать ситуации возможность развернуться, надо спокойно и расслабившись подождать, но её внутренний жизненный темп, такой чёткий, стремительный и истинно активный, не давал ей никакого шанса ждать жизненных перемен в этом самом прекрасном расслабленном женственном спокойствии и доверии. А ведь при этом надо б ещё и вдохновлять мужа всякими женскими способами. Эта часть работы над собой вначале давалась легко и сама по себе доставила и ей и мужу много приятнейших моментов. Только неделя за неделей, с тоской наблюдая недвижимое строительство, вместо идей по вдохновлению Андрея на сооружение отмостки и прочие подвиги в ней ужасным образом всё плотнее роились едкие замечания по поводу его мужских способностей, да и общечеловеческих качеств как работника, так и мужа. Снова взглянув в окно на своё семейство, Оля вынуждена была печально и честно констатировать, что никогда она ещё не была настолько далека от женственности, как спустя эти три месяца усиленных стремлений к ней. Стремясь, как обычно, всё сделать самым наилучшим образом, аккумулируя все советы и рекомендации, она всё лето проходила в платьях, которых радостно накупила самых интересных фасонов и расцветок, но и они к концу лета не только не способствовали тому, чтоб Оля наслаждалась процессом, отдалась потоку и увидела удовольствия во всех проявлениях жизни, но и всё больше мешали ей во время уборки мансарды, поездок на велосипеде к станции, возне в мирно почивших в конце концов грядках и даже в играх с Анной. Сдаваться, так и не достигнув высот истинной женственности, Оля, разумеется, несмотря ни на что не собиралась, но вот причину того, почему ей так трудно даётся этот путь, хотелось бы установить. Возможно, дело в этой самой склонности к рефлексии, к ненужному настоящей женщине самоанализу, ведь именно из-за этого многие стороны жизни теряют свою естественность.

Оля всегда удивлялась, каким это образом у мужа легко и свободно получается играть и развлекаться с дочкой, получая от этого настоящее удовольствие, а для неё самой игры почти всегда оказываются утомительной задачей, где надо и сконцентрироваться и злиться, что фантазии не хватает и дочка напряжённая какая-то и не реагирует на посоветуемые на различных детских сайтах придумки, а играть в ту ерунду, которую муж может легко для Анны выдумать на ходу, Оле скучно, досадно и просто трудно. А потому и «проводить побольше времени с ребёнком» превращается в зануднейшую и непосильную задачу. Ей было проще прочитать множество статей и советов, выбрать приемлемое и отзывающееся для себя, было легко носить в слингах, кормить, растить до двух лет по самым «естественным» методикам. Но теперь, когда недостаточно было такого животного участия в дочкиной жизни, а само по себе оно не гарантировало естественного развития следующего этапа отношений, Оля пасовала перед невозможностью свободно общаться, что-то делать вместе, шутить. Она злилась на неистощимую выдумку Андрея, бегающего сейчас за дочкой с какими-то ветками в руках, одновременно понимая, что обесценивает всё, что делает муж только по причине этой неразумной злости и ничего не могла с собой поделать.

Поэтому подошла к окну и крикнула себе же противным уже во время звучания голосом строгой мамочки:

- Андрей, хватит вам там орать! Идите сюда!

Муж прискакал вприпрыжку, неся на плечах повизгивающую Анну:

- Да, моя королева! Ваши верноподданные прибыли!

- Мы бибили! Мы бибили! – хохотала наверху Анна.

- Мы с тобой не договорили тогда утром по поводу акушерки. Ты так ничего и не сказал, - она автоматически подхватила на бедро тянущую к ней руки дочку и понесла её к скамейке, рядом с которой на табурете светился Январиками ноутбук. – Что тебе включить?

- Пеппу! – Анна перебралась на скамейку и заёрзала, пытаясь рассмотреть экран из-за наклонившейся и запускающей мультик Оли.

Нейтрализовав дочку, Оля перешла на другой конец пустой комнаты с черновой штукатуркой на стенах, где на ящиках стояла будущая встраиваемая духовка и плита, а Андрей уже хрустел огурцом сидя на козлах возле стеклянной двери, выходящей на будущую террасу.

- Так что я не сказал про акушерку? Я просто так и не понял, что от меня надо.

- Слушай, я же тебе говорила. Что рожать в этот раз хочу дома и думаю с акушеркой заранее познакомиться. Что скажешь?

- Эммм, ну поскольку приставаний с её стороны я могу не опасаться, то я разрешаю тебе это свидание. Это всё? А когда обед?

- Андрей! Ты меня вообще слышишь? Я буду рожать дома не только с ней, но и с тобой. И тебе тоже по идее должно быть интересно с ней познакомиться. Может она тебе не понравится, может насторожит чем, может ты вообще против родов дома. Ты не боишься или тебе всё равно? Ты можешь не ёрничать хотя бы сейчас в таком вопросе?

- Оль, - Андрей дожевал огурец и посмотрел на неё немного усталым, но уже однозначно серьёзным взглядом. – По-моему, ты всё уже сама решила и меня просто ставишь в известность. Ты хочешь, чтоб я возражал? Заставлял тебя в роддом ехать?

- Я хочу, чтоб тебе было не всё равно! Ты готов меня поддержать? – Оля в секунду проанализировала мысленно сказанные им слова и живо откликнулась на зацепившее её замечание. – Что значит «сама решила»? Я же сейчас именно и занимаюсь тем, что советуюсь с тобой.

- А зачем? В то, что ты и тут прекрасно справишься я верю, а формально моё разрешение ты как бы уже получила. Что ты вдруг посоветоваться со мной решила? Когда ты мне эту стройку всучала, ты ни в каких моих советах не нуждалась, - он подмигнул ей беззлобно и снова полез в старенький, взятый на лето у родителей из кладовки холодильник.

- Я всучила тебе стройку? – Оля даже задохнулась от моментального понимания, что с его стороны всё это время ситуация выглядела именно так. – Я её тебе доверила, как и множество других мужских обязанностей, потому что они именно мужские. Я ничем тебе не мешала, ни разу не влезла, даже ни слова не сказала ни разу, хотя ты пальцем о палец здесь месяцами не ударял и лето прошло без единой подвижки!

- Ну, твой зубовный скрежет был выразительнее всяких слов, - Андрей достал упаковку сыра и откусил прямо от освобождённой от плёнки части.

- Я тозе! Сый! Папа, сый! – Анна замахала руками на скамейке, что послужило Оле сигналом срочно отобрать у Андрея сыр, отрезать кусочек и быстро сунуть Анне, пока она не опомнилась.

- Я, Олька, тебе за доверие безмерно признателен, но если б, как я уже упомянул, ты сперва со мной посоветовалась, то узнала б, что я хочу жить в доме, но совершенно не имею времени и желания его строить. У нас летом открылось два новых магазина и чисто технически мне просто некогда было даже начать вникать в эту стройку. Тебе трудно сейчас этим заниматься, я понял, давай на год заморозим стройку. Не на улице ж живём, а?

- Дело не в этом, - медленно выговорила Оля, пытаясь найти именно женскую реакцию на все эти его слова. – Я бы хотела иметь возможность доверить тебе все мужские обязанности в нашей семье и надеюсь, что ты найдёшь силы их на себя взять.

- Тебе больше неинтересна стройка? Тебя кусают изнутри беременные тараканы? В чём соль? Давай прораба наймём. Я тебе могу ещё раз озвучить: у меня нет на это времени, а есть только деньги. Если и у тебя нет желания и ты не надеешься, что оно появится, то давай продадим просто. Хотя мне б и не хотелось. Летом тут рай, несмотря на суровое соседство, - Андрей кивнул в стеклянную дверь на соседний участок, где в отсутствие забора было отлично видно заброшенный сад до дома, побеждённый крапивой и лопухами, с кучами каких-то грязных банок и пластиковых бутылок у покосившегося крыльца, на котором облокотившись на облезлые перила курил их сосед – дед Жора лет 80-ти, изначально воинственно воспринявший их появление здесь и всю стройку, отворачивающий лицо, бурчавший неодобрения любому их действию и принципиально не здоровавшийся.

Всё разворачивалось совершенно неправильно и Оля, как всегда в случаях невозможности донести свою позицию, решила взять паузу.

- Ладно, со стройкой потом разберёмся. Ты с акушеркой знакомиться хочешь? – опять прорывался этот раздражённый и командирский какой-то тон, неприятный ей самой, но пока непобедимый.

- А зачем? Я как раз тебе доверяю, - широко улыбнулся он. – И если она тебе понравится, значит она то, что нам надо. Разве не так?

- Так, - отозвалась Оля, радуясь возможности искренне согласиться с позицией мужа. Она подошла к окну и, поймав взгляд деда Жоры, помахала ему рукой. Но старик только сплюнул и, отвернувшись, ушёл в дом. – Вот с этим тоже надо что-то делать. Может ты поговори с ним по-мужски как-то? Что он на нас взъелся? А он ведь и зимой тут живёт, присмотрел бы за домом, раз мы не переезжаем.

- Я ж поговорил, помнишь? Он ещё тогда посоветовал нам гореть в аду, обозвал вандалами и что-то там ещё. А! Сапогом кинул, и Витьке, который электрику у нас делал, в голову попал. Думаешь, стоит ещё разок сходить? – Андрей задумчиво хрустнул пальцами. – По-мужски подружиться. Плевали б с ним с крыльца, самогончик бы дегустировали.

- Мне лично неприятно эту злобу постоянную ощущать. Может он на нас в обиде за что-то, - Оля ухватилась за проблему со свойственной ей цепкостью. Так, что лёгкая обида на мужа, слившегося от выказанного со стройкой доверия как вода в песок и беззаботно отреагировавшего на домашние роды, почти ушла с переднего плана сознания.

- Что у нас там? – Андрей принюхался и блаженно сощурился, заглядывая в духовку. – Пахнет магнетически!

- Там пирог с картошкой, запечёной с луком и кучей жареной грудинки, - улыбнулась Оля, как и всегда, когда речь шла о приготовлении еды. – Кстати, практически готов. Но он теперь не у нас, а у деда Жоры.

- Не понял! Этот хрыч начал покушаться на моё самое святое: приготовленную тобой еду? - Андрей посмотрел на неё весело и спокойно.

- Ладно, - Оля деловито подкасала рукава своего длинного в сине-белую полоску платья, подышала пропуская через сознание острую боль в левой нижней части живота – связочки тянутся, и ловко выхватила из духовки формочку с пирогом. – Угощать буду горячим. Вы с Анной пока себе картошки в масле обжарьте – там у меня ещё осталось отваренной в кастрюльке.

Она накрыла пирог свежим белым полотенечком из сумки-мечты оккупанта, которую запрещала всем трогать и где хранила всё чистенькое из квартиры, и подумала, что этот поход с миротворческой миссией может и не совсем верен идеологически: социальной сферой семьи должен бы заниматься мужчина. Но потом быстро нашла себе оправдательную поправку, гласящую, что забота о пожилых и немощных – абсолютно женственная сфера и решительным шагом направилась к соседской избушке. Ещё когда ровняли свой участок, корчевали неудачно расположенные три дуба, готовились строить, эффективная Оля недоумевала, поглядывая на соседское запустение: как же надо прожить свою жизнь, чтоб в конце существовать в таких вот условиях, одному, без поддержки и помощи близких. Она не любила придумывать людям оправдания и за себя точно знала, что хаос бытовой можно и нужно побеждать, даже при слабом здоровье можно потихоньку оптимизировать своё пространство, так что единственная причина запустения – лень, единственная причина одиночества – внутренние дефекты личности.

Оля ступила на крыльцо и решительно постучала в жорину дверь. Старик открыл почти сразу, словно стоял под дверью и посмотрел на неё с кривой улыбкой, явно простившейся со вставной челюстью.

- Я сразу предупреждаю, что я беременная и отказывать мне нельзя. Дайте пройти, будем с Вами хлеб преломлять, - Оля говорила спокойным и чётким голосом, глядя прямо в его светлые, словно выцветшие от долгой жизни глаза.

- Ну, заходи, не драться ж с тобой, - дед отступил от двери и пропустил её внутрь, а сам держась за стенку пошёл к столу на слабых ногах. Большая комната с печью была одновременно и кухней, а на любой кухне Оля чувствовала себя как рыба в воде. Она быстро выбрала из мисок на столе две почище, нашла сточившийся ножик, сполоснула их, полив себе из кружки над грязным тазом, вытерла своим же полотенечком и, ловко отрезав два куска от пирога села напротив деда как раз когда он добрался до своего стула и как-то сбоку опустился на него. Он молча взял вилку и отломил от ещё горячего куска. Оля порадовалась, что пирог мягчайший и отсутствие зубов деду не помешает. В молчании съели по куску. Дед молчал, Оля тоже: мужчине лучше сначала спокойно поесть, можно конечно и баньку и рюмку, но это уже как получится.

- Вкусно. Режь ещё, - наконец подал он голос. – Моя баба тоже так умела. Что надо-то тебе? Про забор общий пришла говорить? Так нет у меня денег – сами ставьте, коли хотите. Я тут не подсоблю.

- А дети ваши? Есть у вас дети? Приезжают? – строго спросила Оля, накладывая ему ещё кусок и включая в чашке, обнаруженный сбоку кипятильник.

- Есть дети. В городе и сын и дочка. Да я не люблю, когда ездят. Свои тут порядки начинают строить: давай тебе дед душевую сделаем, давай тебе канализацию пророем. На что оно мне надо?

- Так откажите. А для общения ж приятно, когда ездят, - Оля чувствовала себя как на работе на переговорах о товаре – спокойно, помня, что не надо делать трёх вещей: давить, суетиться и лебезить.

- А для общения мне дети не надобно. Они ж дети. И что, что большие и по 50 годков с гаком. Всё едино дети – что с ними общаться? Неинтересно. Я им своё, они мне своё. С женой вот или с друзьями поговорить дело было. Только жены моей уже годов шесть, как нет. А то эти думают тут, что у самих внуки, так ровня мне. Не ровня и ровня не будут. Не там чай, на окне вон пакетики.

- А друзья? Далеко и доехать не могут? – она поставила перед ним чай и подвинула заляпанную сахарницу.

- Один-то, Колян, теперь у детей своих на том конце деревни – не ходячий уже. А Семён как раз то рядышком был. До последнего года рядышком. С нашего детства мы вместе были. В этом доме мои родители жили, а семёновы вон, - и дед махнул в окно, звучно отпивая чай. – Он как на пенсию пошёл, тоже сюда вернулся жить. Мы с ним и Коляном как те дубы, что в малолетстве посадили на семёновом участке – всю жизнь рядом. И помрём видно вместе, как те дубы. Семён год назад помер, Колька лежит, я-то вошкаюсь пока что. Но сколько там осталось. Ну, давай ещё один.

Оля ещё раз посмотрела в окно и только теперь собразила, что смотрит на собственный дом. Забыв о правилах ведения переговоров, она ахнула и перегнулась через стол поближе к Жоре:

- Так это мы Вашего Семёна участок купили?

- Его. Дети эти самые, что тебе так нужны, сразу и продали, - Жора вытер рукой рот и неожиданно ей улыбнулся. – Хорошо готовишь. Посидишь ещё? По забору не помогу, а по-соседски б и поболтали...

На бетонных ступеньках их будущей веранды сидел Андрей с чашкой кофе и смотрел, как она приближается, улыбаясь и щурясь от солнца.

- Ну, наконец-то. Давай кофейку и всё расскажешь. Анька только что заснула – не дождалась тебя. Что так долго? Я уже и не знал за тебя мне бояться или за деда.

- Чего вообще может бояться человек, советовавший своей тёще запить шпроты молоком, чтоб вопрос мыть ли клубнику больше её не волновал?! – задорно ответила ему энергичная Оля. В ней лопались пузырьки переполняющей радости жизни. Вдруг захотелось отбросить все возможные техники самосовершенствований и просто жить. Делать что-то, строить, рожать, ругаться и мириться с Андреем, гонять на велосипеде, жарить шашлыки (там в журнале был такой новый провансальский рецепт маринада!), опять засадить неподатливые грядки и обязательно несколько новых дубков по границе с жориным участком и звать гостей, в общем делать всё, что только позволяет тебе эта жизнь, потому что посовершенствоваться духовно можно и потом, когда столь многое станет недоступно физически и эмоционально, когда одиночество всё равно доберётся до тебя и всё, чем ты будешь располагать – это дни и мысли. А сейчас – время делать!

В город они ехали поздно вечером, чтобы хорошо поспавшая днём Анна могла набегаться и снова устать. Оля смотрела в окно, краем уха слушала разговор ведущего машину мужа с кем-то из фирмы, прислушивалась к толчкам внутри живота и была так совершенно расслаблена и спокойна, что даже не проанализировала, соответствует ли её состояние чему-либо и надо ли ей где ещё поработать над собой.

Автор - Lemming (С. Галицкая)