Сегодня мы с мужем выгуливали в парке нашего младшего сына. Вчера прошел дождь, и весь парк в лужах, таких заманчивых и привлекательных. Сын наш бегал от одной к другой, около каждой останавливался и кричал: «Ого»! Потом бросал в лужу камешек и бежал дальше.

Навстречу нам шла мамочка с коляской. Ее мальчик был младше нашего, около года. Она выпустила руку своего малыша на полминуты, и дитё, мгновенно воспользовавшись моментом свободы, со всего размаху счастливо влетело в лужу, подняв веер разноцветных брызг. Он так мило в нее прыгнул, со всего размаху – смелый, задорный, бесшабашный, очень счастливый малыш. И гордо посмотрел на свою маму. А мы с мужем переглянулись и дружно засмеялись. Мы смеялись не над ее ошарашенным лицом, честное слово. Мы смеялись потому, что наш ребенок сделал то же самое 10 минут назад – с таким же восторгом и упоением. Очевидно, что лужи неотразимо притягательны для мальчиков первых двух лет жизни.

А вот на маму наш смех подействовал как-то странно. Как катализатор. Она волоком выдернула свое чадо из лужи и с огромным чувством, вкладывая всю душу, сказала: «Вот свинья!» Как припечатала. Блин, как описать-то. Ну представьте: на выдохе, очень громко, с присвистом на «с», от души: «Вот свинья»! Потом, не сбавляя громкости, продолжила тему, пользуясь богатым русским языком.

Реакции ребенка первого года жизни чисты и непосредственны. Он просто очень внимательно ее слушал. Пытаясь понять, что происходит. Чем вызвано наказание, почему мама кричит. Он не плакал, нет. Даже наоборот – он весь как-то замер, даже ручки-ножки стали какими-то неестественно прямыми, как палки. Я думаю, он очень пытался понять. Проанализировать и запомнить.

Рядом стояла ее девочка, чуть постарше, года четыре. Вот тут уже реакции посложнее, клубок эмоций. И страх, и сочувствие на лице у нее, и что-то такое, вроде: «А вот я чистая». Такая болезненная гордость.

Как же мне хотелось влезть в эту ситуацию! Прямо вот до зубовного скрежета хотелось спросить у этой мамаши, знает ли она, что свиньи родятся только от свиней? Удержало меня только одно: унижение родителей на глазах у ребенка – такое же травматичное переживание. Глубокое и сильное, с далеко идущими последствиями. А этому мальчику и так сегодня досталось.

Сейчас час ночи. Я не могу заснуть и думаю об этом случае. Вот что меня тревожит: правильно ли я смолчала? Добро – это же искренняя, непосредственная, первая, незамутненная реакция. Или нет? Не навреди – чудесный принцип, особенно для «душевного доктора». Но не делает ли он нас равнодушными? Может быть, если бы я – глупо, пошло, непрофессионально, но абсолютно искреннее – тыкнула ей в нос ее ошибки, она бы смогла чуть измениться?

Как там у классиков: «Бойтесь равнодушных, ибо именно с их молчаливого согласия совершаются на земле все самые низкие преступления». С другой стороны, добро должно быть продуманным, иначе это – нетерпение сердца, как у Цвейга.

...Есть два рода сострадания. Одно - малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья; это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание - истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже свыше их.

В одном я уверена точно: родительское слово – гипноз для ребенка. Маленький, любопытный, чуткий, симпатичный ребенок. Пушистые волосики и смешная панамка. Ты свинья, малыш. Привыкай.