Осень 2006 года. Я лежу, скрючившись на кровати в слезах, не зная, как побороть эту ужасную боль.

- Нужно положить бутылку с теплой водой между ног! Я так всегда делала, – говорит моя соседка по квартире, подруга детства, которая, через несколько лет станет многодетной мамой. Но сейчас она об этом не подозревает. А я не подозреваю, что моя многолетняя гинекологическая эпопея начинается именно сейчас.

Ночь. Подруга мечется по нашей съемной студенческой квартире. Я вою от боли в голос.

- Тебе нужно в больницу!

- Я не могу! У меня сессия, работа, проекты…

Пройдет еще много лет, пока я научусь в жизненных приоритетах ставить свое здоровье превыше всего. А пока гипер повышенное чувство ответственности и перфекционизм не позволяют мне думать о себе. Но об этом расскажу как-нибудь потом. А сейчас с температурой под 40 и дикими болями в животе меня увозит скорая помощь.

***

Когда на меня орут, я впадаю в ступор. Просто превращаюсь в статую, не могу пошевелиться и вымолвить хоть слово. Стараюсь занимать как можно меньше места в пространстве. Мне хочется провалиться, сгинуть, исчезнуть. В детстве я забивалась в угол между кроватью, и стеной и мне хотелось там раствориться. Пройдет еще несколько лет, и я научусь отвечать.

А сейчас я стою перед главным врачом гинекологического отделения городской больницы №2, которая орет на меня так, что трясутся стены, обзывая недалекой дурой… за бутылку с теплой водой. По ее мнению я спровоцировала этой бутылкой подъем инфекции из мочевого канала наверх. И теперь у меня двухсторонний аднексит, осложненный циститом. Я не знаю что это такое. И никто ничего не должен тебе объяснять.

***

Я лежу, уткнувшись носом в стену, и беззвучно глотаю слезы.

Мне тяжело. У меня большие проблемы в семье. Да еще и бросил парень. Мой первый и единственный мужчина, который казался самой главной частью моей короткой жизни. Мне сейчас как никогда не хватает любви и поддержки. Я впервые в таком месте, мне очень больно, и совсем некому позвонить из близких людей.

В полудреме чувствую, как на спину ложится теплая рука, поднимается выше и гладит по голове.

«Мамочка…»

Поворачиваюсь, фокусирую взгляд на той самой орущей врачихе. Она протягивает мне тарелку с едой и твердым тоном произносит: «Не будешь жрать, я не буду тебя лечить!»

***

Палата похожа на казарму. 15 кроватей. Именно здесь для меня открывается новый, ранее неизведанный и довольно страшный мир.

Меня учит жизни стриптизерша, которая лежит с таким же диагнозом как у меня, но каждую ночь сбегает из больницы через окно к своим клиентам (в итоге ее застают за этим делом и выгоняют).

Я узнаю десятки различных жизненных историй от разновозрастных девушек и женщин, пришедших на аборты. Они меняются практически каждый день. Кто-то уходит сразу после процедуры, кто-то остается в палате на пару дней. После ухода очередной, я смотрю на пустую кровать и ощущаю такую же пустоту в душе. Эту же пустоту ощущаю, успокаивая девушку, потерявшую ребенка. Чувствую недоумение от рассказов еще одной соседки по палате о проблемах с зачатием (неужели современная медицина не в силах помочь?).

Я не знаю еще ничего подробно о процессах, происходящих в женском организме. Я не понимаю большинства этих женщин. Мне сложно принять многую информацию. Я уверена, что зачатие – это легко. Кроме этого, я его безумно боюсь. Ведь мне еще рано. Ведь у меня еще университет, проекты, карьера… Я просто хочу, чтобы мне не было больно. Просто хочу вернуться в свою обычную жизнь. И забыть весь тот кошмар, который творился в гинекологическом отделении городской больницы №2. Забыть этот ужасный конвейер из женщин.

***

Заведующая «конвейером», которую мы между собой называем Грымза – очень резкая и строгая женщина. Я пойму причины ее резкости через несколько лет. А сейчас я ее боюсь. Сильнее всего боюсь, что она может вызвать меня на личный разговор. Так тут заведено – ты попадаешь в стационар, сдаешь анализы, и если в твоих результатах обнаруживается что-то, чего там не должно быть, врач вызывает тебя к себе в кабинет. После врачебного обхода мы сидим в палатах как перед казнью, не зная, кого выберут сегодня. И вот медсестра распахивает дверь и громко произносит фамилию «счастливицы». Теперь все знают, что у нее какая-то инфекция. Некоторых девочек после этого переводят в другое место.

Меня за эти три недели так ни разу и не вызвали, и я горжусь этим, маленькая дурочка.

***

Я подружилась с первокурсницей из своего университета по имени Н. Ей еще нет 18, она приехала из северного села и … забеременела на посвящении в студенты. Отца ребенка она толком не помнит, была пьяна, и ничего не знает кроме того, что он учится в другом ВУЗе. Она намерена сделать аборт и ненавидит Грымзу за то, что та позвонила ее родителям, которые уже едут из села в город.

Однажды Н. возвращается с процедур в слезах, при этом странно улыбаясь

- Я слышала, как бьется его сердце! Я не смогу его убить…

И мы улыбаемся вместе с ней.

***

Стены сотрясаются от ора. Грымза нависла над Н., которая лежит лицом в подушку и рыдает. Врач застала Н. за курением. Она снижает голос, садится на кровать возле Н., кладет ей руку на спину и начинает спокойным тоном рассказывать о том, что происходит с ребенком при каждой затяжке. Рассказ на столько красочный, что меня начинает тошнить. Кто-то в палате тоже начинает всхлипывать. Здесь многие курят. И не только курят.

***

- Я вас засужу! Вы у меня попляшете! – раздается крик на все отделение. Это приехала мама Н.

Она угрожает врачу, который довел до истерики ее бедную беременную дочь. Я вижу ликование на лице Н. И меня снова тошнит.

Первокурсницу забрали из больницы, о дальнейшей ее судьбе мне неизвестно.

***

- Можно посмотреть?

Когда она протянула руку к моему рисунку, я заметила большое количество шрамов в районе ее запястья, и содрогнулась, когда та случайно коснулась своими холодными пальцами моей руки.

Ее привезли на скорой. Я хорошо запомнила ее образ – сухие спутанные волосы голубого цвета (за что мы прозвали ее Мальвиной), бесцветно-мутные глаза, длинный худощавый силуэт, затертый махровый халат бледно-розового цвета и ярко-синие тапки в форме зайцев. Она наводила на нас жуть одним своим видом. Единственное, что было в ней прекрасно – это аккуратный шестимесячный животик.

Первый день она молчала, уставив безжизненный взгляд в потолок.

Второй день мы не знали, куда деться от ее истошных криков. Они будто разрезали воздух, проникая вглубь души и заставляя ее сжиматься от ужаса, они были слышны во всех частях больницы. И от них некуда было деться.

Она лежала под капельницей и мучалась от боли. Что с ней делали - я не знаю. Говорили, что «наполняли», так как отошли воды.

Нам разрешили немного прогуляться на улице, а когда мы вернулись – в палате ее не было.

Она появилась к вечеру следующего дня. В одной сорочке на голое тело. Стоя в дверном проеме, она хватается тонкими пальцами за дверь и хриплым голосом произносит:

- Родила. Мальчика.

После чего идет к кровати и запихивает свои вещи в пакет.

- Всего вам хорошего, девочки, - произносит Мальвина, закрывая за собой дверь.

Через несколько минут дверь снова распахивается.

- Где она? – я замечаю на лице Грымзы испуг.

- Ушла.

- Как ушла? Куда? О Божееее, - с криками врач выбегает в коридор.

Через пол часа она снова вернется в нашу палату. Перетрясет постельное белье Мальвины, проверит ее тумбочки, а после сядет на ее кровать, обхватив голову руками, и будет повторять:

- Что же вы делаете, девки. О, Господи, что же вы делаете…

Я лежу на кровати и смотрю на синие тапки в форме улыбающихся зайцев.

***

Через три недели я ухожу из этого по-настоящему жуткого места. Не подозревая, что стану частью этого самого конвейера. Конвейера, где каждой попавшей сюда девушке, если не делают аборт или не сохраняют беременность, то за пару-тройку недель просто заглушивают симптомы антибиотиками. А потом отпускают. Здесь никто не разбирается в причинах и следствиях. Здесь никто не заинтересован в том, что будет с тобой дальше.

Но меня это особо и не волнует. Как и не волнует непостоянный цикл. Каждые пол года-год я попадаю в больницу, прохожу курс уколов от «хронического аднексита и цистита», слушаю и наблюдаю страшные истории из жизни местных женщин, а потом все забываю и бегу дальше в круговорот постоянных дел.

Продолжение следует.